– Вовсе не достаточно. Никто не может приказать заводу это сделать. Мы частное предприятие.
Выдержав изучающий взгляд Передунова, Хохлов беспечно отложил злополучный лист и стал изучать второй.
На этот раз он не стал скрывать усмешку.
– А здесь что я должен сделать? Как я понимаю…
– Мы не закончили по первому вопросу, – оборвал его Передунов. – Вы зря думаете, что ваш отказ останется без внимания для вашего завода и для вас лично. О нем я немедленно доложу господину Фогелю, а он – Президенту. Уверяю вас, что последствия для завода и лично для вас будут самые печальные.
– Кто бы сомневался. Но нам не привыкать. А вот для вас они, кажется, не очень привычны. Я имею в виду митинг на прошлой неделе и начавшееся открытое недовольство народа, вызванные неразумными словами Президента о нашем мэре и последовавшее за этим его снятие. Во что выльются последствия новых решений по Лескам, не буду гадать, но новому мэру не позавидую.
– Угрожать надумали? – угрожающе сдвинул брови Передунов.
Хохлов стукнул ладонью по столу.
– На тему перевода денег разговор окончен. По выборам тоже ничем помочь вам не смогу.
– Не нам, а России.
– Вот именно. Я уверен, что лесковцы проголосуют, как нужно не вам, а России, патриотами которой они все являются.
Передунов засопел, перебарывая подступивший гнев. Переборов, проговорил хмуро:
– Но пускать на самотек нельзя. Вся ответственность за итоги голосования рабочими станкозавода, ляжет на вас как руководителе.
– Интересно, как другие руководители заставляют своих сотрудников проголосовать за партию власти, если они не хотят, называя ее партией жуликов и воров?
Неожиданно в разговор вмешался второй уполномоченный, до сих пор лишь переводивший глаза с Хохлова на напарника и поддакивая ему.
– Помимо доверительной агитации коллектива на собрании и с каждым в отдельности, существуют следующие меры принуждения…
– Кончай, – оборвал молодого Передунов. – Не видишь, с кем имеешь дело? Это он для смеха поинтересовался. Никого он агитировать не будет, а если и будет, то против власти. – Он защелкнул портфель и, поднявшись, предупредил Хохлова. – Мы походим по заводу без сопровождения.
– Бога ради.
Через полчаса после их ухода Хохлов заглянул к Верхову.
– Были они у меня, – сказал Костя, – вошли без стука, представились полномочными представителями губернатора, уселись и лишь потом поинтересовались, кем я работаю. Черт дернул меня за язык назвать себя. Вы бы видели их реакцию. Их лица окаменели, они проглотили слюну, переглянулись и молча вышли, столкнувшись в дверях. Так гадюка их не напугала бы, как я.
– Ты был первым, к кому они зашли. И последним, – улыбнулся Хохлов. – Больше они никуда не пошли, а покинули завод. Ты у них отбил всякую охоту разговаривать с рабочими. Я думаю, встреча с ними, половина которых коммунисты, тоже не доставила бы им радости.
В четверг число недовольных уменьшением зарплаты возросло за счет работников образования и здравоохранения. Лески забурлили. Люди нарочно собирались кучками больше десяти человек, в том числе и в самой мэрии. Ее работа была фактически парализована.
В конце работы по мэровскому мобильнику, которым Верхов в последние дни практически не пользовался, позвонил Щербина. В его голосе не было и намека на вежливость. Поздоровавшись, он решительно потребовал привезти немедленно этот самый мобильник. Заезжать в мэрию Верхов не захотел, и они договорились, что телефон он передаст по дороге домой Васе.
Верхов с удовольствием обнял Васю, с которым за четыре года объездил всю область. Первым делом Вася поинтересовался, не возьмет ли Верхов его к себе. Тот пообещал поговорить с Хохловым и намекнул, что пока он нужен по работе в мэрии. Вася понял и тут же рассказал о прибывших в Лески мужиках, которых развозят по деревням. Троих из них вчера Вася отвез в Сосновку. Двое были полицаями, один в чине капитана и другой – майора. Из их разговора он понял, что работают они в каком-то особом отделе «Э» полиции, и в их задачу входит выявление смутьянов и настроения среди крестьян. Но основная их цель – убрать коммунистов из списков кандидатов и обеспечить победу правящей партии на выборах, для чего к ним подсоединили представителя областной избирательной комиссии. Особое внимание они намерены обратить на пожилых людей, в первую очередь, на старушек.
– Я хотел им сказать, что зря они судят о наших деревнях по России в целом, – добавил Вася. – У нас еще те старушки, отошьют их так, что им мало не покажется. Но промолчал, чтобы не подумали, что я прислушиваюсь к их разговору и что-то понимаю. Да, я забыл сказать, что они упоминали какой-то автобус, который будет курсировать между деревнями и пополнять число проголосовавших до шестидесяти процентов, но не больше общего числа избирателей и тем более жителей деревни. А то, говорили, такое где-то было.
Верхов поинтересовался, у кого полицаи остановились.
– У старост, – ответил Вася.
– Каких старост? Ты имеешь в виду председателей колхоза?
– Вы что, не знаете, что Алтухин уже назначил в каждой деревне своего человека в должности старосты? Как в оккупацию немцами. Председателям колхозов он приказал обеспечить старост жильем. Как я слышал, кому-то из них были выделены пустые дома, а кого-то временно поселили у одиноких старушек. Тех троих я отвез в отдельный дом. Староста им очень обрадовался и сразу стал жаловаться на плохой прием его жителями.
Расставшись с Васей, Верхов хотел тут же позвонить Паршину, как на мобильник Кати позвонил он сам и сообщил, что в один избирательный сельский участок поступили бюллетени без кандидатов-коммунистов, хотя официально об их отстранении от участия в выборах заявлено не было. На другие участки бюллетени еще не поступали. Услышав о разговоре с Васей, Паршин предположил, что один участок, возможно, выбран для пробы, чтобы узнать реакцию населения. Верхов поинтересовался, назначили ли ему старосту и приехали ли полицаи, о которых говорил Вася.
– Староста приехал позавчера, я его поселил у одной бойкой старушки за неимением свободных домов. Запросил у меня список сельчан и все еще его изучает. А сегодня к нему двое каких-то пожаловали. Мне еще не представлялись.
– И не представятся. Осталась пятница. В субботу агитация уже прекращается. Не могут же они отстранить вас за день до выборов или вообще не объявлять, а поставить избирателей перед фактом в день голосования.
– У нас, Константин, все возможно. Я тебя вот зачем побеспокоил, несмотря на договоренность. У тебя есть на примете хороший юрист? Свяжи меня с ним, я хочу согласовать с ним наши, я имею в виду, кандидатов – коммунистов, наиболее целесообразные с точки зрения закона действия.
– Сделаю, Петр Трофимович. Я вам позвоню.
Первым делом, Верхов связался с Есаковым. Тот пообещал все сделать, а Верхова настоятельно попросил Паршину не звонить и не вмешиваться в события, которые, как ему подсказывает чутье, произойдут в Лесках в эти дни.
Но Верхов все же позвонил Паршину, однако мобильник того оказался недоступным. Домашний телефон не отвечал. Через час позвонил Есаков и пожаловался, что ни он и ни юрист тоже не могут связаться с Паршиным. Он был уверен, что оба телефона заблокированы. Они договорились подождать до утра, и, если связи по-прежнему не будет, послать к Паршину гонца.
***
Однако все прояснилось раньше. В одиннадцать вечера Верхова разыскала по городскому телефону жена Паршина. Плача, она сообщила об аресте мужа два часа назад. Он поставил во двор машину и пошел закрывать ворота. Тут его и взяли, не разрешив даже попрощаться с ней, стоявшей на крыльце. Его силой затолкали в машину с темными стеклами и увезли в сторону Центрограда.
– Ты уж, сынок, извини, что я звоню прямо тебе, – сказала она. – Кроме тебя, я другой защиты не знаю.
Ошарашенный Верхов не знал, чем ее утешить, и пообещал все сделать для освобождения мужа.
Вот только, что для этого нужно предпринять, он не имел представления. Не брать же штурмом СИЗО, да и как его отыскать.
Он опять позвонил Есакову, а также Безусяку, попросив их хоть что-нибудь прояснить. Первым отозвался полковник, выяснивший, что в местном и близлежащих СИЗО Паршина нет, и никто из работников РОВД не слышал о его аресте.
Есаков перезвонил лишь через два часа. Представившись адвокатом Паршина, он поднял на ноги всех, вплоть до начальника ФСБ Центрограда, и разузнал, что арестован Паршин ни много, ни мало за «за организацию массовых протестных противодействий существующему государственному строю».
– Вы в самом деле намерены быть его адвокатом? – спросил Верхов.
– Разумеется, намерен. Я предупредил их всех, что они играют с огнем. Они отвечали, что в период губернаторского правления ни о каких протестных выступлениях не может быть и речи. Если они все же будут, правоохранительным органам будет дано право подавлять их всеми доступными средствами. Доверительно советовали мне защищать не протестующих, а власть. Я потребовал свидания с арестованным, мне отказали, сославшись на то, что еще не определено место его содержания. Вот такие дела на сей час, Константин Алексеевич. Завтра буду настаивать на встрече с Петром Трофимовичем. Человек он дерзкий на язык, хочу предостеречь его от необдуманных слов, которые могут усугубить его положение. Буду держать вас в курсе.
